Снова про митинги, антивоенный протест и сопутствующую адвокатскую работу. И снова, конечно, про людей.
Меня тут пытался не пускать в отдел полиции один дежурный (по имени, например, Денис). Я ему — удостоверение, ордер, вежливое слово, а он упёрся и не жмёт на свою волшебную кнопку, открывающую все двери. Доверитель — по ту сторону, растерянный. Я по эту — умеренно злая. Между нами (кроме двери) — Денис. Он тут главный герой, и вот почему.
Пока я мельтешила под видеокамерами у дежурной части, писала жалобы, звонила по десятку телефонов и вообще делала всё то, что делает адвокат, которого по неизвестным науке причинам не пускают в отдел, у дежурного тоже кипела обычная работа.
Пришли девушки: у одной украли телефон. Пишут заявление. Дежурный звонит на этаж выше, в уголовный розыск. Показывает, где что писать. Кажется, Денис даже доброжелателен.
Вот пришла иностранка, у которой угнали машину. Она уже писала заявление раньше, а теперь пришла узнать, нашли машину или нет. По-русски женщина говорит плохо, поэтому дежурный объясняет ей всё медленно, членораздельно. Пытается преодолеть языковой барьер, используя синонимы.
Вот юноша, которого на прошлой неделе избили на улице. Просит бланк заявления. Денис расспрашивает его про больницу, травмы. Рассказывает, что больница должна была направить в полицию телефонограмму. Куда-то звонит, уточняет — точно, да, направили в прошлую пятницу. Юноша спрашивает, можно ли написать заявление. Полицейский протягивает ему бланк и объясняет, что "КУСПы соединят". Потом, естественно, приходится на пальцах объяснять, что такое КУСП.
Пятнадцать минут жизни обычного полицейского. Заявления, объяснения, разговоры по телефону и живьём, что-то мимоходом спрашивают коллеги.
У обычного полицейского открытая улыбка и очень светлые голубые глаза. Он вряд ли старше меня, худой, с какой-то симпатичной живостью в движениях. Денис как будто бы на своем месте в аквариуме дежурной части. Он знает, что делает, и видит в этом смысл. Украденные телефоны и угнанные машины сами себя не найдут, верно?
И только увидев меня, он меняется в лице.
— Нет, адвокат, я вас не пущу, звоните хоть Колокольцеву, хоть в ООН. Вон там стол, идите пишите свои бессмысленные заявления, их мне же и спустят потом. Я тут с 9 утра, а этот ваш вышел с плакатиком, вот зачем? Сначала за Навального топят, теперь с плакатами. Вы зачем вообще здесь? Отойдите, у меня людей тут и без вас много.
— Что с тобой, Денис? — думаю я про него на "ты". — В том ли дело, что тебе так не нравится мой подзащитный ("этот с плакатиком")? В том ли, что он сделал или сказал? Или в том, что среди потерянных паспортов и украденных телефонов тебе комфортно, а с "плакатиком" непривычно и непонятно? Или ты не видишь смысла в том, чтобы задерживать за плакат? Или, наоборот, с плакатами — враги, которых надо сразу расстрелять? Или задержанный ни при чём, а вот в моём появлении ты не видишь смысла, и закипаешь, потому что сейчас есть другая работа, действительно важная?
Хорошо, что было такое столпотворение у окошка в этом отделе полиции. Из-за этого в итоге дежурному оказалось легче пропустить меня в отдел, чем поминутно отвлекаться на очередную перепалку с адвокатом. Поэтому всё закончилось не только хорошо, но и быстро. Мой подзащитный жив, здоров, а теперь ещё и свободен. И я довольна, хотя устала и, честно говоря, больше всего на свете хочу спать.
А как ты, Денис?
